Призрак-убийца

— Я давно им говорил, а они отшучивались, — мрачно сказал Миха Азулай, главный хормейстер, сидевший перед инспектором Берковичем с видом непонятого пророка. — Я давно говорил: нужно сообщить в полицию. И вот чем кончилось.

— О чем вы хотели сообщить? – спросил Беркович.

— О призраке, конечно! — воскликнул Азулай, едва не подпрыгнув на стуле. — Он появился еще в январе, когда ставили «Итальянку».

Действительно, первые свои шуточки призрак оперы устроил в январе, когда готовилась постановка «Итальянки в Алжире». В подвалах, где хранились декорации, появились на стенах странные светящиеся следы. В коридорах раздавались голоса, но никто не видел, откуда исходил звук. Как-то артистку хора Инну Клевскую кто-то схватил за руку в пустой комнате… Женщина клялась, что никого рядом не было.

Однажды — это было вскоре после премьеры — призрак показал себя: трое рабочих сцены, перетаскивавших декорации, увидели в глубине коридора высокую светящуюся фигуру, помахавшую им рукой и скрывшуюся в стене. Рабочие были не из трусливого десятка, они тут же бросились к тому месту, где находился призрак, но не обнаружили ничего…

Призрак терроризировал рабочих сцены, певцов и оркестрантов, появляясь неизвестно откуда и неизвестно куда исчезая. Девочки из кордебалета жаловались, что во время переодевания призрак наблюдает за ними из зеркала — они видели его призрачные глаза. Амос Фрай, отвечавший в театре за безопасность, провел облаву – его люди осмотрели все, что могли, начиная с подвалов и кончая верхним ярусом и чердаками. Обнаружили много хлама, но никакого призрака в помещении не оказалось. Да и откуда?

Закончилась эта история очень печально… Возможно, Узи Кадмон остался бы жив. А теперь он был мертв, и эксперт Рон Хан, осмотрев тело, лежавшее поперек коридора на минус втором этаже, заявил инспектору Берковичу:

– Задушен. Похоже, убийца использовал шарф или другую плотную ткань. Обмотал вокруг шеи и затянул.

— Нужна была большая сила? — спросил инспектор.

— Не обязательно. Главное, чтобы жертва не сопротивлялась. А Кадмон действительно не сопротивлялся, будто был парализован.

Вот тогда-то присутствовавший при разговоре Дани Брон, начальник театральных мастерских, заявил полицейским, что в убийстве, скорее всего, виноват призрак оперы. Идея быстро овладела массами, и на всех последующих допросах Беркович выслушивал одни и те же истории, разобраться в истинности которых не было ни малейшей возможности.

Убитый, Узи Кадмон, работал в театре третий год, числился костюмером, но выполнял множество других поручений, поскольку прекрасно знал и любил оперу. Никто не мог припомнить стычек Кадмона с кем бы то ни было — это был тихий человек, и если кто и мог убить его, то только призрак оперы.

— Почему же никто не сообщил в полицию о том, что в театре появился призрак? — спросил Беркович второго хормейстера Азулая и получил стандартный ответ:

— А вы бы поверили?

— Нет, — сказал инспектор. — Но поскольку призраков в природе не существует, мы стали бы искать шутника, который столько времени морочил всем голову.

— Вы считаете, он специально это делал, чтобы однажды напасть на Узи?

— По-моему, это очевидно, — сухо сказал Беркович. — Этот ваш призрак настолько все запутал, что сейчас ни от кого невозможно добиться правдивых показаний — сплошная мистика.

— Я сам встречался с призраком! — воскликнул Азулай. — Однажды это был крик петуха, раздавшийся прямо над моим ухом. Это случилось во время репетиции, хор находился на сцене, а рядом со мной не было никого, могу поклясться. И кроме меня, крика не слышал никто, вы понимаете?

— Вам могло просто показаться, — пожал плечами Беркович.

— И белая фигура в коридоре минус первого этажа?

Показаний такого рода у Берковича было уже не меньше полусотни. Если бы кому-то пришло в голову проделать эту работу раньше, то было бы уже известно, что больше всего призрак оперы обожает звуковые эффекты: вопли над ухом, крики из-за угла, бормотание в пустом коридоре. Все это можно было объяснить и без привлечения потусторонних сил — Беркович и сам мог крикнуть таким образом, чтобы присутствующие решили, что звук идет из стены или с потолка. Нехитрая штука. Труднее изобразить светящуюся фигуру, входящую в стену, но и для подобного трюка наверняка можно найти подходящего фокусника — Давид Копперфильд и не такие штуки проделывает.

Закончив допрос хормейстера, Беркович сложил бумаги, запер кабинет и спустился в лабораторию к эксперту Хану.

— Этот призрак, — пожаловался инспектор, — путает все карты. Разве бесплотный дух мог задушить человека?

— Нет, — усмехнулся Хан, — но ты ведь на самом деле и не думаешь, что Кадмона задушил дух?

— Конечно. Более того — после убийства призрак больше не появлялся. Значит, Кадмон был его изначальной целью, все остальное — для отвода глаз.

— Кто-нибудь уволился из театра за эти дни? — поинтересовался Хан.

— Четверо. Конечно, я тщательно проверил каждого и думаю, что они ни при чем. Тот, кто изображал духа, все еще в театре. Уволиться сейчас — значит привлечь к себе внимание. Легче скрыться среди тысячи работников.

— Но ведь ночью, когда произошло убийство, не все они находились в театре!

— Алиби есть более чем у половины, но и триста человек — многовато. Правда, я исключил женщин, а также солистов — первые не могли бы издавать звуки, приписываемые призраку, вторым нечего делать в подвалах. Осталось сто сорок человек. Тогда я подумал, что призрак мог специально действовать так, чтобы полиция пошла по ложному пути. И занялся людьми, на которых подозрение падало в последнюю очередь. Я имею в виду солистов. Не приглашенных, конечно, а тех, кто работает в опере хотя бы год.

— Гм... — с сомнением произнес эксперт.

— А что? — напористо сказал Беркович. — Хороший бас мог исполнить все партии призрака. Чтобы задушить человека, у певца тоже сил достаточно — это ведь крепкие люди.

— Ты хочешь сказать, что вычислил призрака? — удивился Хан.

— Мне так показалось, — вздохнул Беркович. — Бас-баритон Дик Штейн. У него контракт на два года. Сам из Нью-Йорка, почти все время проводит в театре, знает все закоулки...

— Но других улик против него у тебя нет?

— Более того: ночь, когда произошло убийство, он провел у своих знакомых, приехавших из Штатов на неделю. Это подтверждают и сами знакомые, и портье отеля «Ренессанс», и двое коридорных.

— Значит, нужно искать другую кандидатуру. Тысяча человек — есть из кого выбирать.

— Действительно, — пробормотал Беркович. О Дике Штейне он думал уже второй день — если бы не алиби в ночь убийства, лучшего подозреваемого трудно было найти. Судя по описаниям свидетелей, даже фигурой Штейн был похож на пресловутый призрак — в отличие от других певцов, он был высок и худощав. Но алиби... Да и зачем было Штейну убивать Кадмона, которого он, скорее всего, и не знал вовсе?

Оставаясь на ночь в театре, Штейн обычно спал на диванчике в своей гримерной. На следующий после разговора с экспертом день Беркович выбрал момент, когда певец вышел из театра, и потребовал у Фрая ключ от гримерной американского баса. Шеф службы безопасности вошел в комнату вместе с инспектором и внимательно следил за тем, как Беркович раскрывал шкафчики и переворачивал подушки.

— Вот поглядите, — сказал, наконец, инспектор. На дне одного из платяных ящиков лежала серебристая накидка с напылением из фосфоресцирующего материала. Фрай даже присвистнул от удивления.

— Никогда бы не подумал, — пробормотал он. — Такой спокойный человек... Но ведь его не было в театре, когда убили Кадмона! Видимо, кто-то хочет свалить вину на Штейна, вот и подкинул ему эту накидку.

— Возможно, — не стал спорить Беркович. Когда из проходной сообщили, что Штейн вошел в здание оперы, инспектор встретил его в холле и, твердо взяв под локоть, повел в кабинет Фрая. Серебристая накидка лежала на столе, и Штейн, увидев ее, расплылся в улыбке.

— А! — воскликнул он. — Вы меня разоблачили! А я думал, что никто так и не догадается. Меня даже досада брала иногда — столько людей действительно воображали, что в опере появился призрак!

— Зачем вы это делали? — спросил Беркович.

— Да чтобы посмеяться! Сначала было смешно самому, а потом... Я думал, что меня поймают, и мы посмеемся вместе.

— Своеобразное чувство юмора, — буркнул Фрай, присутствовавший при разговоре.

— А что? — нахмурился Штейн. — Я ведь не нарушил никаких законов.

— Если не считать убийства! — продолжал негодовать Фрай, и на лице Штейна появилось выражение крайнего удивления.

— Погодите, какое убийство? Вы что, думаете, что Кадмона убил я?!

— Этого мы не думаем, — поспешил заявить Беркович. — Ваше алиби проверено. Но тот, кто совершил убийство, намеревался свалить его именно на вас. Он думал, что у вас не окажется алиби, понимаете? Кто-то должен был быть твердо уверен в том, что вы проведете ночь в театре. Подумайте — кому вы это говорили?

— Ну... Я часто остаюсь здесь ночевать, — пробормотал Штейн. — Погодите... Неужели?.. Эли?

— Кто такой Эли? – тут же спросил Фрай, но Беркович сделал ему знак помолчать и мягко произнес:

— Вы имеете в виду Эли Розенталя, электрика?

— Откуда... — опешил Штейн. — Откуда вы знаете?

— Я слышал, что вы часто проводили время вместе. Кстати, Розенталь отлично знает все театральное хозяйство. В отличие от вас. И мне кажется...

Беркович замолчал, предоставив Штейну возможность самому закончить фразу.

— Вам правильно кажется, — сказал певец, помолчав. — Это была его идея: чтобы я исполнил роль призрака. В декабре мы об этом говорили... Сам бы Эли не смог — у него и голоса такого нет, и играть роль он не сумел бы.

— Понятно, — кивнул Беркович. — А в вечер перед убийством...

— Ну, он спросил, где я буду после спектакля. Сказал, что зайдет ко мне в гримерную поиграть в карты. Мы договорились...

— И он не пришел?

— Не знаю... Ко мне в гримерную пришел Джонни, он приехал из Штатов на неделю... Мы оба были рады встрече... Он уволок меня к себе в отель. Если Эли приходил, то меня не застал.

— Если бы он приходил, то и убийства не было бы, — сказал Беркович. — Он бы понял, что на вас не свалить. Нет, он поверил вам и отправился играть вашу роль в уверенности, что вы останетесь у себя до утра. Не знаю, принял ли Кадмон Розенталя за призрак, но закончилось все убийством.

— Господи, — похоже, от страха Штейн потерял голос, из его горла вырывались какие-то шипящие звуки. — Кошмар какой-то...

— Нужен мотив, — сказал Фраю Беркович несколько минут спустя, когда они покинули гримерную Штейна. — Прямых улик против Розенталя нет, и если бы был хотя бы мотив...

— Ах, — махнул рукой Фрай, — чего-чего, а мотива... Вы не знали, что Кадмон увел у Розенталя жену, которую тот обожал? Эти двое терпеть друг друга не могли, об этом все знают.

— Что ж, — сказал инспектор. — Мотив есть, и косвенных улик достаточно. Надеюсь, Розенталь не прошел сквозь стены — на проходной стоит мой сержант. В отличие от Штейна, Розенталь не может ведь играть роль призрака...