ЛЮБОВЬ И СМЕРШ

Окончание. Начало в журнале «Алеф» #937 Начальник шифровального отдела Евгений Джосов слыл самым коварным сердцеедом во всем штабе армии. Внешность у него для этой роли была самая подходящая: высокий улыбчивый брюнет с крепкими плечами вразлет, танцующей походкой и острым взглядом широко расставленных глаз. Глубины они были такой, что, казалось, засмотришься да и улетишь в них, ухнешь в пропасть, заполненную влекущим черным мраком. Его гимнастерка и галифе всегда были безупречно выглажены, а яловые сапоги сияли в любую погоду. Когда только он успевал наводить на них глянец, никто не понимал. Случалось, что Джосов сутками не выходил из штаба, потом мчался куда-то на джипе, по снегу или под дождем, но возвращался неизменно свежий, с улыбкой на губах и неизменным блеском расчищенных сапог. Джосов прекрасно знал английский, на фронт его забрали прямо из МГУ, и он всегда вкручивал в свою речь разные английские словечки. За глаза девушки называли его Джеймсом, но Джосову, похоже, такая кличка скорее импонировала. С некоторых пор Джеймс начал выказывать Полине знаки внимания. Подолгу, заглядывая в глаза, разговаривал на разные служебные темы, перебирая неважные и ненужные мелочи, отпускал домой при первом удобном случае. Полина жила вместе с двумя девушками на квартире неподалеку от штаба и, забравшись на свою койку в пустой комнате, размышляла о жизни, о майоре и неизвестно где находящемся юном лейтенанте. — Ой, Полинка, — шутили шифровальщицы, — что будет, что будет! Пропадешь ни за ломаный грош. — Не пропадет, — уверяли предыдущие жертвы Джеймса.— Это не называется пропасть. Упасть, — тут они томно вздыхали, — упасть, несомненно, упадет. Но падать с Джеймсом одно удовольствие. Он такой… такой… галантный, — наконец выговаривала одна, не зная как иначе описать мужские достоинства майора. — И неутомимый, — присовокупляла другая. — И нежный, — добавляла третья. Девушки относились к Джосову, словно наложницы к хозяину гарема, и этот статус, полученный не силой денег, а волшебством обаяния, майор поддерживал с величайшей искусством и деликатностью. Любой другой на его месте давно бы нарвался на скандал или сцену ревности, но Джеймс каким-то чудом умел не только мирно сосуществовать с бывшими пассиями, но на их глазах заводить новых любовниц. Одним словом, этот человек обладал незаурядными дипломатическими способностями. В один из вечеров он задержался в отделе до глубокой ночи. Навалилось много срочной и сложной работы, и Джеймс делал ее собственноручно. Из всех шифровальщиц он оставил одну Полину и, закончив очередной лист, перебрасывал его ей для проверки. Работал он безукоризненно: быстро и без единой помарки. За весь вечер Полине удалось поймать только три небольшие ошибки, скорее даже описки, не меняющие смысла шифруемого текста. Перед уходом, когда они подошли к вешалке с шинелями, Джеймс обнял Полину и осторожно прикоснулся губами к ее губам. Он не целовал ее, нет, а просто приложил губы к губам, так, что его мягкие каштановые усики чуть щекотали ее нос. Его правая рука нежно гладила ее по спине, между лопатками, прямо поверх пуговиц бюстгальтера, а левая едва ощутимо легла на грудь. Полину потянул, закрутил сладкий омут, ей захотелось прижаться к Джеймсу всем телом и поплыть, поплыть вместе с ним по еще неведомой ей реке. — А меня Макс! Макс Додсон! — прозвучал в ее ушах голос младшего лейтенанта. — Семьдесят шесть двадцать! Полина отстранилась. — Ты не думай, girl, — жарко зашептал Джеймс, придвигаясь, — я серьезно. Влюбился в тебя по самые уши. Пробралась ты в мое сердце обходным маневром. Думаю только о тебе, просыпаюсь с этой мыслью и засыпаю с ней же. Выходи за меня замуж. Полина с удивлением посмотрела на майора. Ни одна из его бывших пассий никогда не рассказывала о подобном предложении. — Не веришь? — Не верю. — Вот послушай. Меня скоро переводят. Забирают в Москву. Поехали со мной, baby. Поженимся и поедем вместе. У Полины закружилась голова. Майор ей всегда нравился, но мысль о том, что придется стать «одной из», отталкивала любые предположения. Ну и Додсон, младший лейтенант Додсон… — Не веришь? Тогда я обещаю, — Джеймс отодвинулся на шаг. — До свадьбы пальцем к тебе не прикоснусь. Ни одним пальцем. В знак доказательства он поднял вверх правую руку и оттопырил мизинец с длинным ухоженным ногтем. Ночью Полина долго не могла уснуть. Да и какой девушке спится после того, как ей впервые делают предложение. Варианты будущего, поначалу казавшиеся невозможными, к утру приобрели вкус реальности, а шальная перспектива оказалась вполне конкретным проектом судьбы. И без того смутный образ младшего лейтенанта в рассветном сумраке почти сошел на нет. Проснувшись, Полина решила принять предложение Джеймса. «Но без рук, — повторяла она себе. — Только без рук. Если сдержит свое обещание, тогда ему можно верить и в остальном. Если же нет… В конце концов она ничего не теряет. И так для девушки ее возраста и внешности, — Полина подходила к зеркалу и еще раз придирчиво оглядывала себя с головы до ног, — да, ее внешности, она ведет себя более чем скромно. Ведь Додсону она ничего не обещала, они ведь и поговорить не успели, только обменялись номерами полевой почты. С тех пор прошло два года, и она честно-честно была верна лейтенанту, так, словно дала ему слово». В штаб Полина шла, словно на Первомайскую демонстрацию, но по мере приближения к двери своего отдела тысячи демонов сомнений начали терзать ее сердце. «Рассказать девушкам или не рассказать? Как вести себя с Женей — дурацкую кличку Джеймс она больше не хотела произносить, — сразу сообщить, что согласна, или дождаться повторного предложения?» День шел подобно всем дням, Джосов то сидел за своим столом, заваленным бумагами, то выбегал из комнаты, не забывая ласково глянуть на Полину. Когда девушки собрались на обед, он так многозначительно посмотрел ей в глаза, что она, сразу уловив намек, вернулась на свое место. Когда все вышли, Джосов быстро приблизился, сел рядом. — Ну, что, my heart, пойдешь за меня? — Пойду, — ответила Полина и покраснела. Он осторожно взял ее руку и нежно поцеловал. — Давай пока держать это в тайне. Мы ведь с тобой шифровальщики, умеем хранить секреты. Зачем возбуждать толки и пересуды. Ты согласна? Полина кивнула. — Все может случиться быстрее, чем я думал. Прямо на днях. Ты потихоньку готовься, сложи вещи, долги собери, если есть. Я возьму тебя как сопровождающую, а поженимся уже в Москве. Подальше от ревнивых глаз. Она хорошо понимала его опасения. Он поступает умно и правильно: незачем зря бередить раны и вызывать людскую зависть. Прошло несколько дней, наполненных работой, укромными взглядами и якобы случайными прикосновениями. Данное обещание Джосов держал, как настоящий английский лорд, а Полина в свою очередь не обмолвилась ни одним словом. Все складывалась наилучшим образом, но назвать себя счастливой она не могла. Клятва, пусть и не произнесенная вслух, успела пустить в ее сердце глубокие корни. Каждый день, прожитый вместе с Додсоном, а таких дней набралось уже немало, потихоньку поворачивал ее мировоззрение на мельчайшую долю, неуловимую часть градуса. Собравшись вместе, эти невесомые частицы сложились в настоящий сектор и теперь, сама того не осознавая, Полина смотрела на мир под другим углом, углом Додсона. И вот он настал, этот день. Джосов вернулся от начальства веселый, не таясь, присел возле Полины, приблизил лицо, округлил глаза. — Завтра, my fair lady, улетаем завтра, в шесть утра. Иди домой, собирайся, я приеду за тобой в пять десять. Вечером Полина во всем призналась соседкам по комнате. Дальше скрываться было бессмысленно, да и не нужно, через несколько часов шифровальный отдел с его пересудами, обидами и ревностью отставленных пассий останется далеко за спиной. Ох, что началось в комнате! Сколько было визга, поцелуев, поздравлений, а потом предостережений и опасений. Прибежали девушки из соседнего дома, весть о женитьбе Джеймса разлетелась с быстротой молнии. Полину удивило, что это событие ее товарки трактовали не как радостное соединение сердец, а как ее, Полины, охотничий успех. Джеймс в их представлении выглядел большим, свободно гулявшим хищником, а она — смелым и удачливым ловцом. Задремать ей удалось только на несколько минут. Ей приснился отец, он сурово качал головой и приговаривал: — Коль нидрей, коль нидрей! Спустя три часа она стояла на летном поле, рядом с Джосовым. Неподалеку разогревал моторы самолет, на котором им предстояло улететь в Москву. Джосов держал ее за руку, и она слышала, как он рассказывает о каком-то происшествии последней ночи, чуть не сорвавшем поездку. Она молчала, разглядывая темную махину самолета с едва освещенными иллюминаторами. Она чувствовала, как похолодели от утреннего мороза ее щеки, и молила, сама не зная кого, чтобы он вразумил ее, дав понять, в чем состоит ее долг. Самолет взревел моторами и подкатил прямо к ним. В полдень они с Женей будут уже в Москве, разве можно отступить после всего, что он для нее сделал, после поздравлений и напутствий девушек. Отчаяние вызвало у нее приступ тошноты, во рту стало горько. Она почувствовала, как Джосов сжал ее руку. — Идем! Ветра всех воздушных океанов бушевали вокруг ее сердца. Он тянет ее в черную глубину неба, она погибнет, она уже никогда не вернется на землю. — Идем! Нет! Нет! Это невозможно. Ее ноги словно прилипли к земле. Из открытой двери самолета высунулся летчик и несколько раз приглашающе махнул рукой. — Идем же! Больше нельзя ждать. Немыслимо, невозможно. — Макс! Макс Додсон! — прозвучал в ее ушах голос младшего лейтенанта. — Семьдесят шесть двадцать! В пучину, поглощавшую ее, она бросила свой крик отчаяния и мольбы. — Девяносто два десять! Девяносто два десять! Джосов тянул ее за руку, и звал за собой, но она не слышала. Перед ее глазами стоял утренний розовый снег на неведомом полустанке под Харьковом. Летчик нетерпеливо помахал рукой и что-то крикнул, но Джосов даже не обернулся, продолжая что-то горячо говорить. Полина подняла голову и беспомощно, словно затравленное животное, посмотрела прямо в его глаза. Не любя, не прощаясь, не узнавая… Сразу после демобилизации Додсон поехал в Гомель. Через Москву. Вернее, через Подольск, главный архив Красной армии. В большой приемной он долго разыскивал нужный бланк, выяснял, какие графы заполнять, сажал от волнения кляксы и два раза переписывал заявление. Закончив бумажную канитель, он подошел к приемному окошку. Стоявшая перед ним девушка с тремя лейтенантскими звездочками на погонах нервно переминалась с ноги на ногу. «Волнуется», — подумал Додсон. Ему тоже было не по себе, но он, боевой капитан, прошедший войну, старался не показывать свои чувства. Додсон внимательно оглядел спину девушки, каштановые, с рыжими прядями волосы и вдруг почувствовал, как его сердце, непонятно отчего, забилось, застучало, набирая ход, словно трогающийся с места поезд. Девушка поправила юбку и, приглаживая гимнастерку, завела за спину руку с бланком. Додсон мельком взглянул на него и оторопел: в самом верху, крупными буквами была написана его фамилия. — Извините, — произнес он спустя несколько секунд. — Извините, какого Додсона вы разыскиваете? Она обернулась, и все вопросы отпали сами собой. Летом пятьдесят шестого года Додсоны отдыхали в Крыму. На ялтинской набережной, пока Полина с маленьким Мишей, названным в память о Моисее, отце Макса, сгинувшем в метели оккупации, лакомились мороженым, к Додсону, курившему на скамейке, подсел мужчина. Невысокий, начинающий полнеть, с большими залысинами на влажно блестевшем от пота лбу. — Не узнаешь меня? — обратился он к Максу после короткой паузы. — Нет. — Посмотри, посмотри внимательно. Макс присмотрелся. Лицо мужчины действительно было ему знакомо. — Напомню, — усмехнулся мужчина, и указал подбородком на столик под жестяной пальмой, где Полина кормила Мишку мороженым. — Это с ней связано. И Макс вспомнил. — Смерш! Капитан… э… простите, позабыл вашу фамилию. — Да какая теперь разница. И не капитан уже, и не на службе. И вообще, — он провел рукой по залысинам, — многое с тех пор переменилось. — А вы мне не верили! — с укоризной сказал Додсон. — Видите, вот она, невеста, а теперь жена. Ее и разыскивал. — Это я-то не верил? — усмехнулся бывший капитан. — Да ты, парень, не только семейным счастьем своим, жизнью мне обязан! — Как это, жизнью? — Да очень просто. Приказ о твоем аресте уже был готов, осталось только подписать. А тут пришел запрос от твоей девушки. Она тебя разыскивала, как ты ее. Я мог запрос выкинуть, арест произвести и заработать на тебе благодарность, а то и звездочку. Да пожалел. Вот, подумал, война вокруг, смерть, разрушение, шпионы немецкие, а у людей любовь. И, похоже, настоящая, если один раз встретившись, так долго ждут. Ну, приказ порвал, а запрос подшил в дело и закрыл его потихоньку. — Почему же вы промолчали, что Полина жива? — воскликнул Макс. — Я ее потом насилу отыскал. — Лучше спасибо скажи, что жив остался, — усмехнулся бывший капитан, поднимаясь со скамейки. — Ты на моей памяти один такой. Ускользнувший. А вообще на благодарность людскую рассчитывать — гиблое дело. Добра никто не помнит, ни один человек. Только претензии, только жалобы. Эх, да что там… Он махнул рукой и, слегка шаркая подошвами, пошел по набережной сутулой походкой неудачника. — С кем ты разговаривал? — спросила Полина, выйдя из кафе. — Какой неприятный тип. — Да так, — рассеяно пробормотал Додсон, доставая очередную папиросу. — Знакомого встретил. Думал, он давно в генералах ходит или в полковниках. А его в отставку. Я его негодяем считал, а он оказался порядочным человеком. Н–да. Малое чудо войны.