СМЕРТЕЛЬНАЯ ПЕТЛЯ БЕНЕДИКТА ЛИВШИЦА

Везение или стечение обстоятельств — в литературе великая вещь. Кто взлетел на Олимп, а кто остался у его подножия, кому надели лавровый венок, а кто пребывал в ледяном умолчании, — все дело подчас в удаче, а не в степени таланта. Наверное, об этом не однажды думал Бенедикт Лившиц, коли он заявил во всеуслышанье: “Литературный неудачник, я не знаю, как рождается слава”. Действительно, слава обошла его стороной. Все знают Владимира Маяковского, к примеру, но мало кто — Бенедикта Лившица. Так сложилась история. Хотя, несомненно, перо у него было золотое. Бенедикт Лившиц родился 25 декабря 1886 года в Одессе, городе - рассаднике талантов, в семье состоятельного негоцианта. И далее все шло вроде бы замечательно: золотая медаль по окончании Ришельевской гимназии, юридический факультет Новороссийского университета. Может быть, из Лившица получился бы классный юрист, но его отвлекли две вещи: революция и литература. Из-за участия в студенческих волнениях Лившица исключили из института. Тогда он перебрался в Киев, где и получил диплом 1-й степени. И тут армия... “Бена берут в солдаты, — записывал 6 июля 1913 года в своем дневнике Корней Чуковский. — Очень жалко. Он по мне. Большая личность: находчив, силен, остроумен, сентиментален, в дружбе крепок, и теперь пишет хорошие стихи... Каков он будет, когда его коснется слава, не знаю; но сейчас он очень хорош...” Однако слава Бена не коснулась. Литературная, по крайней мере. А в военных действиях он добыл награду: Георгиевский крест 4-й степени. К кресту добавились ранение и контузия. Далее Лившиц был отправлен для несения службы в тылу. “В Киеве прожил почти безвыездно восемь лет и в 1922 году снова поселился в Петербурге” (из автобиографии). В гимназии Лившиц увлекался Гомером и Вергилием, переводил Горация и Овидия (“Овидиевы “Метаморфозы” мне были близки). Ну, а последующее увлечение: Бодлер, Верлен, Малларме, Рембо и прочие “проклятые” поэты. В ноябре 1909 года Бенедикт Лившиц знакомится с Николаем Гумилевым, и тот приглашает его сотрудничать с журналом “Аполлон”. В 1911 году в Киеве тиражом в 150 экземпляров вышла первая книга Лившица “Флейта Марсия”. Название сборника взято из древнегреческого мифа: флейтист Марсий дерзнул вызвать на состязание Аполлона Кифареда. Аполлон (кто в этом сомневался?) победил Марсия и велел содрать с него кожу: Да будет так. В залитых солнцем странах Ты победил фригийца, Кифаред. Но злейшая из всех твоих побед - Неверная. О марсиевых ранах Нельзя забыть. Его кровавый след Прошел века. Встают, встают в туманах Его сыны… То есть вечно бунтари бросают вызов сильным мира сего. В декабре 1911 года состоялось знакомство с Давидом Бурлюком, который, можно сказать, затащил Бенедикта Лившица в футуризм, и он вошел в группу кубофутуристов “Гилея”. Вот что вспоминал Бурлюк: “Бенедикт Константинович Лившиц приехал в Гилею зимой 1911 года, и после этого этот замечательный поэт, знаток русского языка, становится моим великим другом... От Б.К. Лившица я почерпнул настойчивые манеры точить и полировать строку стихотворную... Сам Бен, набросав стихотворение, перегонял его с листка на листок, пока на десятом не было оно уже чудом версификации”. В отличие от стихийного потока словотворчества футуристов Бенедикт Лившиц всегда придавал значение композиции. Она у него выверена и стройна. Никакого хаоса. И хотя Бенедикт Лившиц принимал участие в скандальных футуристических сборниках “Пощечина общественному вкусу”, “Дохлая луна”, “Садок судей”, “Рыкающий Парнас”, “Молоко кобылиц” и в “Первом журнале русских футуристов”, он не разделял леворадикальных взглядов своих соратников по перу и, по его выражению, “спал с Пушкиным под подушкой”. Поэтому сбрасывать “с парохода современности” никого не собирался. Лившиц даже внешне не походил на литературного бунтаря: “Я увидел весьма культурного, спокойного человека, который ничего не ругал”, — вспоминал Эренбург о встрече с поэтом. Вскоре Лившиц, окончательно порвав и с футуристами, и с “будетлянами”, подводит черту своему временному союзу с ними: “Футуризм сделал свое дело, футуризм может уходить”. Отбросив “заумный язык”, Лившиц создает свой энергетический и интеллектуальный язык. В 1914 году выходит его книга “Волчье солнце” (это еще авангардистский сборник), затем — “Болотная медуза” (а здесь уже полный разрыв со своими былыми соратниками, скачок от беспредметной поэзии к смысловой). “Болотная медуза” посвящена целиком Петербургу. Следующая книга Лившица — “Патмос” (1926). Патмос — греческий остров, место изгнания Иоанна Богослова автора Апокалипсиса. И во всей вселенной истина одна, И на земле ее раскрыли музы. О жизни Лившица есть свидетельство Юрия Терапиано: “Бритый, с римским профилем, сдержанный, сухой и величественный, Лившиц держал себя как “мэтр”: молодые поэты с трепетом знакомились с ним, его реплики и приговоры падали, как нож гильотины”. Подверстаем дневниковые записи Корнея Чуковского из периода жизни Лившица в городе на Неве: 24 апреля 1926 года: “Был я у Бена Лившица. То же впечатление душевной чистоты и полной поглощенности литературой. О поэзии он может говорить по 10 часов подряд. В его представлении — есть ли сейчас в России замечательные люди, то это Пастернак, Кузмин, Мандельштам и Константин Вагинов...” Книги Бенедикта Лившица продолжают выходить: “Кротонский полдень” (1928), “Картвельские оды” (1935). В 1933 году вышла в свет мемуарная книга “Полутораглазый стрелец”, в которой была воспроизведена история русского футуризма. Если у книги “Картвельские оды” были проблемы с изданием, то “Стрелец” вышел благодаря заступничеству Максима Горького. И что же это за стрелец? Бенедикт Лившиц объяснял так: “Навстречу Западу, подпираемые Востоком, в безудержном катаклизме надвигаются залитые ослепительным светом праистории атавистические пласты... а впереди, размахивая копьем, мчится в облаке радужной пыли дикий всадник, скифский воин, обернувшись лицом назад и только полглаза скосив на Запад — полутораглазый стрелец!” Обратите внимание: дикие скифы все время появлялись на горизонте воображения и предчувствия у поэтов Серебряного века. Скифы — как вызов старому миру. 30-е годы оказались тяжелыми для Бенедикта Лившица: “У меня затянувшаяся перебранка с нынешним днем литературы, и, стоя на черной лестнице у распахнутой кухонной двери, я поджидаю шарканье его шагов”. Рафинированный эстет и парнасец Бенедикт Лившиц оказался абсолютно не нужен новой советской литературе с ее пафосом и барабанным боем. От писателей требовали ревностного служения режиму, воспевания его, а Лившиц мог писать только по велению собственного сердца, а не по заказу. Все — только звук: новорожденный брег, Жена, любовь, судьба родного края, И мы, устами истомленных рек, Плывущие, перебирая… Плывущие, без руководящей и направляющей роли партии?! Не туда плывете, товарищ! И Бенедикту Лившицу перекрыли все пути, а заодно и издательский кислород. Ему оставалось только переводить и редактировать чужие тексты. Результатом этой работы стали две книги: “От романтиков до сюрреалистов” (1934) и “Французские лирики XIX и XX веков” (1937). От Ламартина до Жана Кокто — таков был разлет переводов Бенедикта Лившица. Он говорил чужими устами. Своя же, выстраданная, лирика оставалась невостребованной. Когда-то, задолго до Октября, Лившиц блистательно перевел стихотворение французского поэта Мориса Роллина “Магазин самоубийства”. В некотором роде пророческое: Вот — верный пистолет... отточенные бритвы... Веревка... хлороформ... Надежней не найти! Попробуйте — клянусь: ни папские молитвы, Ни лучшие врачи не смогут вас спасти! Бенедикт не догадывался, что пройдут годы, и он попадет в “магазин” НКВД, в магазин насильственных смертей. Подозрительный и не вписавшийся в советскую действительность поэт 16 октября 1937 года был арестован и осужден “без права переписки”, то есть приговорен к расстрелу. В официальной бумаге написали, что он умер от сердечного приступа 21 сентября 1938 года (в Литературной энциклопедии указан 1939-й). Под следствием, в тюрьме, из-за побоев и нервного потрясения разум Бенедикта Лившица помутился, и он по требованию следователей оговорил десятки неповинных (среди них — Николай Заболоцкий, Елена Тагер и другие). Это была трагедия боли и помрачения разума... Отбыв свой срок заключения, писательница Елена Тагер рассказывала, что на очной ставке с Бенедиктом Константиновичем она убедилась в его полной невменяемости: чекисты лишили его рассудка. Когда тебя петлей смертельной Рубеж последний захлестнет... - писал Бенедикт Лившиц в 1918 году. Тогда это было начало, но поэт предвидел и конец жестоких событий в России. Впоследствии выяснили, что Бенедикт Лившиц был не виноват ни в чем, и его реабилитировали посмертно. Бедный Лившиц! Он так жаждал славы, а она прошла мимо. Бенедикт Лившиц однажды пожаловался Анне Ахматовой на то, что Александр Блок одним своим существованием мешает ему писать стихи. Ахматова рассказала об этом Блоку, он рассмеялся, а затем вполне серьезно ответил: “Я понимаю его. Мне мешает Лев Толстой”.