НЕСЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Минувшей осенью израильский писатель Дина Рубина посетила Москву дважды. Она участвовала в работе 18-й Московской международной книжной выставки-ярмарки, встречалась с читателями и журналистами. Ее авторский вечер прошел в Центральном доме литераторов с огромным успехом. На встречах и вечерах Дина Рубина представила публике новую книгу «Холодная весна в Провансе» (новеллы «Время соловья» и «На исходе августа» из этой книги публиковались в «Алефе». — Ред.), вышедшую в нынешнем году в московском издательстве «ЭКСМО». По жанру это «книга странствий», или, проще говоря, путевые очерки — популярная форма общения писателей с публикой. В книге представлены пять историй о путешествиях в пяти европейских странах: Голландии, Италии, Германии, Франции, Испании. В европейском антураже Дина Рубина мастерски разыгрывает еврейские сюжеты, так или иначе связанные с ее жизнью, во всяком случае, с жизнью еврейства Европы в течение последних пяти веков…Что, в сущности, одно и то же. Ведь из книги мы узнаем о древних корнях ее семьи, уходящих вглубь испанского Средневековья... Причем каждая из этих историй имеет свой собственный еврейский сюжет. Иногда минимальный, как в очерке «Холодная весна в Провансе», написанном по следам трагической судьбы Винсента Ван Гога, где только упоминание о свастиках, процарапанных какими-то недоумками на железных воротах еврейского кладбища в городке Сан-Реми, напоминает о еврейской детализации пространства. А, например, в «Школе света» вроде случайно родившаяся сюжетная интрига по ходу повествования будто невзначай перерастает в щемящую драму времен Холокоста. «Воскресная месса в Толедо» — это, собственно, история поиска автором своих, казалось бы, давно утраченных корней. Ведь «по уверению отца, глубокий и разветвленный корень бабкиного рода Деспиноза (или по-простому — Спиноза, а по-тамошнему, по-ихнему — Эспиноса) уходил в земли Сфарада». Испания времен инквизиции и случившегося более пятисот лет назад изгнания отчетливо проступает сквозь фасад нынешних глянцевых городов с их политкорректными, стерильно-туристическими Худериями, бывшими некогда живыми еврейскими кварталами. Европа, веками обирающая и уничтожающая своих евреев, — одна из стержневых тем книги. Если Испания — это все-таки романтическая «родина», мерцающая в тревожных снах, то Германия — всего лишь манок, «подстава», пригрезившаяся наяву. Нежданная встреча с неким двуполым существом в «маленьком туристическом городке на Рейне», представленная в новелле «Коксинель», вызывает физическое ощущение тревоги, скрытой угрозы незавершенного, нелепо раздвоенного образа. Двойственное восприятие объекта, невозможность фиксировать внимание на какой-то одной его стороне порождает видения, спровоцированные генетической памятью: за карикатурной женской маской угадывается дикая, почти звериная стать… «Немцы так старательно чураются своего прошлого, — говорит один из героев Рубиной, — так истово пытаются избыть его, что в этом старании неизбежно повторяют некоторые внешние приметы прошлого, даже если те означают противоположные намерения». Такое вот сложное в своем построении, непонятное с ходу и, тем не менее, очень точное определение немецкого менталитета, как его видят сегодня напуганные в прошлом веке соседи по планете. Пять очерков этого несентиментального путешествия обрамлены двумя историями из повседневной израильской жизни — исходная и конечная точки тяжкой дороги писателя в пространстве и времени. Отправная точка: «улыбчивый мир» небольшого городка неподалеку от Иерусалима, улица с поэтическим названием «Время соловья», блаженный миг средиземноморского захолустья самого начала третьего тысячелетия новой эры. Книга (а вместе с ней и путешествие) завершается «послесловием» «На исходе августа», небольшой новеллой хемингуэевской силы. Сравнение с Хемингуэем представляется особенно корректным в силу того, что речь идет о теряющем устойчивость мире накануне какой-то еще неведомой, очередной мировой напасти. Это предчувствие всеобщей беды делает книгу Рубиной не только художественно, но и исторически достоверной. Вообще очерковый стиль — вымысел на грани реальности — свойствен не только новеллам и повестям, но и большим романам писателя. Однако в путевых заметках, где документальная достоверность лиц и ситуаций, казалось бы, естественна по самой природе жанра, вдруг вырастают полноценные художественно обобщенные образы, присущие серьезной философской прозе. Кроме изысканной литературы, в книге «Холодная весна в Провансе» имеется еще один изобразительный пласт — живописный. Великолепные картины Бориса Карафелова не просто иллюстрируют текст, они являются естественной частью художественной основы книги. Я понимаю, что читатели не особенно нуждаются в моих советах. Но здесь не удержусь. Купите «Холодное лето в Провансе». Читайте понемногу, со вкусом, как едите хороший десерт. Внимательно рассмотрите живопись, она удивительна. Не торопитесь! Книга невелика по формату, очень удобна в дороге, она прекрасно издана, ее приятно держать в руках. Начнем, пожалуй… «Название улицы, на которой стоит наш дом, в переводе с иврита звучит возвышенно и даже претенциозно: «Время соловья»...»